ელლი, ელლი!..
Со дня нашей безгласной разлуки, я обратился въ какое-то немое существо, которое избѣгает всякихъ встрѣч, всякихъ бесѣд, всякого шумного общества.
Я давно называю людей скучными, но, поистинѣ, такими безинтересными они никогда не казались мнѣ, как теперь, в эти минуты моей странной любви. И какъ мнѣ общаться съ людьми, когда въ сердцѣ моемъ нѣт места никому, оно поглощено однимъ искреннимъ чувствомъ, зажженым тобой, мой тоскующიй Нарцисъ!
Ты знала, Eლლი, меня всегда радостнымъ, всегда огненно согрѣтымъ, всегда экстазнымъ. Но вотъ, прощаясь съ тобой, въ последнიя минуты нашего совместного пребыванიя въ Кутаисѣ, я вдругъ во взорѣ твоемъ прочелъ неразгаданную печаль и я самъ почувствовалъ, что вокругъ меня воцарилась тоска тоже неразгаданная, быть можетъ твоей тоскѣ родственная.
Долго я думалъ о грустящей ელლი, долго я убѣждалъ себя, что ты не можешь быть совершенно несчастной, ибо я тебѣ посвятилъ мою любовь и всѣ мечты мои, но сегодняшнее твое письмо, это беззвучное рыданიе, ясное доказательство твоего великого душевного томленიя. Я хочу тебя спросить: `Почему? Гдѣ причина такого ужасного отчаянიя~. О, я хочу тебя спросить о многомъ, но это желанიе я убиваю въ самом себѣ. Я боюсь, что вопросы мои, въ которых живу весь я, могутъ принести тебѣ лишнее огорченიе.
ჶლლი! Я старался ввести тебя въ цвѣтущее царство радости и ликованიя. Я открылъ тебѣ мою любовь, я ласкалъ тебя, какъ утреннიй солнечный лучъ ласкает едва распущенныхъ фიалокъ и ландышей и въ моихъ юношескихъ мечтахъ и грезахъ ты жила, какъ вѣнчаная царевна. Какъ прიятно было думать, что твое `незаслуженное томленიе~, по крайней мѣре, отчасти, забудется при воспоминанიи моихъ любовныхъ поцелуевъ, моихъ нѣжных ласкъ!.. Но ты мнѣ пишешь письмо, въ которомъ называешь себя `глубоко несчастной~ и въ догадкахъ настоящего смысла этихъ словъ я совершенно теряюсь…
Ты помнишь, ელლი, благославленный вечеръ, вечеръ моего первого прიѣзда къ тебѣ въ Сачхере? Наши взоры встрѣтились впервые после того, какъ мы первыми поцѣлуями познали другъ друга.
Я напомню:
Въ тихიй вечер я приѣхалъ к тебѣ, весь опьяненный чарами новой любви. Мы остались одни на балконѣ. Мы смотрѣли другъ другу въ глаза и чувствовали, что лица наши блѣднѣли. Голоса наши дрожали, замирали сердца наши и слова были совершенно безсвязны. Отъ твоего прикосновенიя дрожь пробѣжала по моему тѣлу, то же самое было съ тобой.
А поцѣлуи наши в ту ночь!
ელლი! Вспомни эти поцѣлуи!
Какъ мы любили другъ друга тогда, какъ все радовалось намъ и какъ мы всему радовались!
Есть ли такая любовь въ послѣднемъ твоемъ письмѣ, ელლი?
О! Это звучитъ какъ упрекъ, какъ первый упрекъ!
Какая скорбь царитъ сейчасъ вокругъ меня!
Плачу я, и плачетъ весь тотъ чудесный мიръ, в который, такъ недавно, вошли мы, ты и я, съ любящими сердцами. И если небеса этого мიра еще долго будутъ покрыты плачущими туманами, я не знаю, какъ мнѣ жить, какъ мнѣ дышать, когда мнѣ радоваться!!
Но пусть наша личная встреча принесетъ ту надежду, на которую мы въ началѣ нашей встрѣчи уповали.
Датико уѣхалъ въ понедельникъх. Я разлучился съ нимъ со слезами на глазахъ. Я вѣдь только въ это лѣто подружился съ нимъ, раньше я его почти не зналъ. Я одинъ! Друг мой, съ которымъ такъ прიятно провелъ я почти самое свѣтлое лѣто моей жизни, уѣхал отъ меня далеко и надолго. И тебя нѣт со мной! Только теперь я почувствовал свое полное одиночество. Я ждалъ отъ него письма сегодня, но его нѣтъ. Будетъ завтра. Оно должно меня утѣшить. Мнѣ иногда казалось, что Датико разлюбилъ меня. Но въ минуту прощанიи нашего, на нашихъ глазахъ навернулись горячიя слезы, въ нихъ таилась наша неувядаемая любовь. Поѣздъ, съ которымъ долженъ былъ онъ уѣхать, встрѣтилъ насъ на ст. Аджаметы. Черезъ знакомого пассажира я ему послалъ нѣсколько строкъ. Я прощался съ нимъ, какъ съ душевнымъ братомъ. Не знаю, получилъ ли мою записку.
Твои письма онъ получилъ. Просилъ меня написать тебѣ, чтобы ты не безпокоилась о судьбѣ потерянного письма. Онъ обѣщалъ написать письмо снова. Письмо то было послано на другой день, посылкой моего первого письма изъ тѣхъ двухъ, которые тебя ждали въ Сачхерахъ.
Язона я сегодня не засталъ въ совѣтѣ. На домъ рѣшилъ не ѣхать. Надѣюсь увидѣть завтра.
Относительно письма твоего мужа, я хочу поговорить съ тобой лично.
Я хотѣлъ прიѣхать въ Сачхеръ, но, признаться, я не могу уже встрѣчаться съ тобой тамъ, гдѣ нашему уединенიю будутъ мѣшать. Я рѣшилъ съ тобой встрѣтиться на с. Шорапанъ. Ты должна мнѣ написать утвердительно о днѣ и времени твоего выѣзда изъ Сачхеръ, такъ чтобы письмо твое я смогъ бы получить за день, а лучше за два дня до твоего выѣзда. Изъ Шорапанъ мы поѣдемъ вмѣстѣ приблизительно до Михаилово, а можетъ быть и дальше. Я пишу послѣднее письмо тебѣ въ Сачхери.
ელლი! Помни, что я должен съ тобой встрѣтиться, во чтобы то не стало. Если это письмо ты получишь поздно, сообщи телеграммой о времени и днѣ выѣзда. Мнѣ кажется, разъ ты рѣшила уѣхать, самымъ подходящимъ днемъ является воскресенье. Пиши мнѣ и письмо и телеграмму (въ случаѣ необходимости) до востребованიя.
Безумно желающიй скорого свиданიя съ тобой, любящiй, вѣчно любящiй Павле
Среда, 2 сентября 1915 года
Приблѣженიе вечера
