Происшествие
Сверху на дно моего переулка
Без шапки влетел человек неизвестный.
Я выстрел услышал свистящая пулька
Догнала его и свалила на месте.
Он лег под окно мое трепетным телом,
Как раб Александром воспетый в „Анчаре“,
Толпа налетела на кровь и шумела…
Меня ж примарозили сонные чары.
…В руке он так жадно сжимал не цветок-ли
Таины лелеявший благоуханье?
Смертельные клейма алели и сохли
На белой груди, где слабело дыханье.
Как будто, ко мне содрогаясь он мчался –
Сказатьь о находке великого клада,
Но пал под стрелою пробившего часа
И очи застлала ночная прохлада,
И кажется, что под моими дверями,
Лицо моей доли здесь грохнулось о земь
И вместе со свистом той пули упрямой
Разбилась надежда стеклянною розой:
Ведь я бы узнал, что хотел рассказать он
И, что за собою унес он в могилу,
Но, встрече завидуя, демон азарта
Опять вне судьбы нас поставил, как было.
Быть может я не обвинен тем убитым,
Но всёж осазнаю вину перед жертвой:
Ведь я не сумел встретить с дверью открытой
И не приветствовал веытника первый.
Труп скорая помощь умчала… о теле
Сказал бы лишь абрис, что сохнет и стынет…
Ах! надо спросить у звезды самой синой:
Неужто и я вместе с ним был подстрелен?
Море
Мечтает уменьшиться море большое –
Быть милым и маленьким словно колибри,
И сравнивать стало себя со звездою
Неограниченной в небе чем либо.
Наскучили морю его же угрозы,
Огромном и грузная сила.
Ему стали сниться мерцания озера
И китаянка, чья ножка заныла.
Больно дрожать полнотой голубою.
Вот если пьявку на сердце то легче…
Ранено море бессильной любовью
И спрятаться хочет в зрачке у колечка,
Чтобы почувствовать нежность булавки
И скромному внять ручейка трепетанью,
В кольце из лозы повисая так ловко,
Как тот какаду, что мечтал безпрестанно,
Но дева пришла с удивительной свитой,
Дабы на воде начертать свое имя,
Как буря, чье вечно обличье сокрыто,
Она улыбнулась, но будто бы мимо,
Море вскипевшее башнею пенною,
Море теперь и пантера и эйфель,
Море в порыве самозабвения
За властною следует складками шлейфа.
С Галерки Оперного Театра
Я сгалерки гляжу попугаем
На жердочке дремлющим хмуро.
Слух мой ранен, огнями пугаем:
То восходит луна увертюры.
Я о черном партере не думаю.
Ах! один инструмент здесь таков,
Что как корпию, щиплет мечту мою
В чаще взвихренных вверх голосов.
Весь как нежный журавль он приносит
Звуки странные лаковый клюв,
Чтобы в зал сумашествие бросить,
На дорогу видений толкнув.
Не спириты-ль на митинг свой ныне
Там в глубинах оркестра сошлись?
Что, коль пустится вскачь Паганини
Смычком заскочущий высь?
Грянул арию Фауст, волнуя
Златокудрую деву свою.
Здесь ночи вальпургия жду я
И бледный всем телом пою.
Голубеет мой плач… залах странный
О пропавшем напел журавле
И встает над оркестром нежданно
Там фиалка на длинном стебле,
Я ресницами влажными нежу
Цветок, что найдя и в райке меня, сжалился
И, вливая страдания те-же
Теперь я соперник Новалиса.
Перевод Пантелеимона Петренко
1934
